Выбор

Он стоял там, в самом центре чаши Визенгамота.
Высокий, гордый, не сломавшийся.

Драко Люциус Малфой.

Как же он был тут неуместен: ослепительная белоснежная рубашка, узкие черные брюки с легкой искрой. И глаза, по–прежнему, холодные, прозрачно серые, ледяным блеском горящие на красивом бледном лице. Словно не было трех месяцев Азкабана. Трех
месяцев изнурительных допросов и промозглой камеры. Только тонкая, но такая прочная, серебряная цепь, сковывающая запястья, напоминала об этом.

Из темноты громадного зала на пленника смотрели другие глаза: яркие, пронзительно зеленые, но такие же холодные,
заледеневшие от не проходящей боли.

Гарри Джеймс Поттер.

Он смотрел на своего заклятого врага и ничего не чувствовал. Душа словно выгорела в огне войны. Вечная ненависть, такая привычная, почти родная, ушла. Её не было. Шесть лет вражды растворились в небытии после разговора накануне. В голове эхом отдавались слова, сказанные тихо, почти шепотом, и от этого ещё более мучительные: «Однажды тебя тоже заставят выбирать и не оставят при этом выбора… Пусть тебе повезет больше, чем мне…»

Не сломавшийся…
Признавший все обвинения против него…

– Виновен!
Тяжелый черный шар плывёт по воздуху и ложится на правую чашу весов… еще один… ещё…
– Не виновен!
Гарри вздрогнул, поднял глаза: Артур Уизли.
– Не виновен!
Минерва МакГонагалл.
– Не виновен!
– Виновен!
– Не виновен!…

Драко не смотрел на весы, на которых решалась сейчас его судьба. Его глаза были прикованы к одной точке в зале, губы что–то беззвучно шептали. Гарри невольно последил за взглядом Малфоя и почувствовал, как сердце рухнуло в бездну. Откуда
слизеринец знает, что она там? Там, на самом верху чаши, под мантией–невидимкой. Джинни.

Единственная, любимая Джинни.

Его и… Малфоя.

«Пообещай, Поттер! Поклянись, она не увидит моей казни!»

«Ты ведь не откажешь мне в праве быть рядом с ним до конца…»

В медовых глазах плещется боль…

Стрелка весов качнулась и замерла. Между жизнью и смертью. В зале повисла тишина и вдруг…

– Я отказываюсь от права решения.
Аластор Грюм хмуро оглядел зал и медленно вышел. Шелест, шепот, гул голосов – возмущенных, удивленных, непонимающих, а потом…
– Гарри Джеймс Поттер!
Высокий юноша, одетый во все черное, недоуменно уставился на высокую сухопарую волшебницу – председателя Визенгамота.
– Вам дается право решить.

Гарри перевел взгляд на стрелку весов, застывшую посередине, на Малфоя, замершего на эшафоте. Встал, медленно спустился к трибуне и взял шар. Предостерегающий вскрик опоздал – рука оледенела. Закусив губу, Гарри поднялся на помост и остановился напротив Малфоя. И зал затаил дыхание.

Двое. Две жизни. Две судьбы, изломанные одним нечеловеком. Два взгляда – жестких, холодных, пронзительных взгляда не мальчиков, но мужчин. Двое. Так и не понявшие, что по сути своей они – две стороны одной медали. Альтер эго друг друга…

Гарри перевел глаза на шар. Вот он – Выбор. Чаши весов, и жизнь человека в твоих руках… Как просто было смотреть со стороны, как невозможно решиться самому.
Левая – пожалел?
Правая – и навсегда исчезнут эта презрительная усмешка и надменный взгляд…
«Однажды тебя тоже заставят выбирать и не оставят при этом выбора… Пусть тебе повезет больше, чем мне…».
Ты знал, Драко?

– Ну, что же ты? – тихий голос, вывел Гарри из оцепенения, – выбирай…
Он поднял голову, и в глазах Драко увидел то, что меньше всего ожидал – понимание и прощение.

«Поклянись, она не увидит моей казни!»

Правая – и вместе с Малфоем умрет та, которая дороже всех. Потерянная навсегда. Единственная. Он неожиданно понял, что слышит стук их сердец, лихорадочно бьющихся, как пойманные птицы.

«Пообещай, Поттер!»

– НЕ ВИНОВЕН!

В тишине зала пронесся сдавленный всхлип. Сотни глаз удивленно смотрели на появившуюся из ниоткуда хрупкую девушку, оседающую на вершине крутой узкой лестницы. Драко дернулся всем телом, как от удара, и одним прыжком ринулся туда, где падал самый дорогой ему человечек – Джинни. Любимая, родная, ненаглядная девочка, подарившая любовь и смысл в жизни. И только Гарри видел, как не успевает Драко, у которого скованы руки, поймать её. Сердце сжалось от страха, и Поттер осознал с потрясающей ясностью, что в это мгновение променял бы душу на одно единственное исполненное желание. Пусть время остановится, чтобы Малфой успел!
И оно замерло…
Гарри словно со стороны увидел Драко, отчаянно бегущего к лестнице, огонь волос Джинни, расплескавшийся в воздухе, недоуменно замерших людей, а потом услышал голос, спокойный, мягкий голос Дамблдора.
– Ты правильно поступил, мой мальчик. Любовь спасает… Поймай её на ладошку. Вспомни, как я поймал тебя тогда, три года назад.
– Мне не хватит сил…
– Я помогу…
Всё уместилось в один вздох. Время вернуло ход, и Гарри, отчаянно вытянув руку к девушке, прошептал:
– Вингардиум Левиоса!
Джинни замерла в воздухе, так и не коснувшись пола. Гарри осторожно положил её на протянутые руки Драко. Малфой судорожно прижал девушку к себе, растерянно огляделся и увидел Поттера, вытянувшего ладонь.
– Спасибо… Гарри…

В тишине зала раздался щелчок, и наручники, красиво звякнув, упали.
– Драко Люциус Малфой. Вы свободны.

Голос председателя расколол тишину. Все заговорили разом, глядя на молодых людей, кто–то вскочил, кинулся к ним и неожиданно наткнулся на прозрачный кокон, окружавший этих двоих. Это Гарри, испугавшись того, что Джинни могут причинить вред за нарушение правил, интуитивно сотворил заклинание Высшей магии. Он не знал об этом, потому что его уже не было в зале. Он ушел, как только услышал приговор, и не видел, как очнулась Джинни. Не видел, как лились по ее лицу слезы, как она покрывала поцелуями лицо любимого, собирая губами соленые капли его слез. Не видел, как рухнул на пол державшийся из последних сил Драко, и никто не сумел к нему подойти – не пустило заклинание. Он шел и думал о том, что, наконец–то, осознал, за что он ведет эту войну. Не за жизнь этого мира, и не за себя. За этих двоих. За их любовь, которая удержала их над пропастью.

Разве есть смысл в спасении целого мира, если не можешь спасти всего одного, единственного?…